:
Главный двигатель мировой экономики мертв
Ноябрь 12 2007 22:17:55
Падение доллара и рост мировых цен, зачастую воспринимаемые как самостоятельные вопросы, на самом деле лишь симптомы гораздо более фундаментальных проблем. Главный двигатель мировой экономики — модель технологического прогресса, финансируемая за счет расширения рынков, — фактически мертв. На Земле просто нет такого числа потребителей, чтобы окупить затраты на новый виток развития технологий.
Падение доллара и рост мировых цен, зачастую воспринимаемые как самостоятельные вопросы, на самом деле лишь симптомы гораздо более фундаментальных проблем. Главный двигатель мировой экономики — модель технологического прогресса, финансируемая за счет расширения рынков, — фактически мертв. На Земле просто нет такого числа потребителей, чтобы окупить затраты на новый виток развития технологий.
7 ноября президент Франции Николя Саркози заявил американскому Конгрессу, что Соединенные Штаты рискуют спровоцировать «экономическую войну», если попытаются выпутаться из своих бед путем дальнейшей девальвации валюты, допустив безудержное падение доллара. Жесткая атака вряд ли была полной неожиданностью для американцев. Проблема девальвации доллара и роста мировых цен в последние месяцы все больше перемещается с маргинальной периферии в фокус мировой политической повестки дня. Впрочем, иначе и быть не может. Если из уст бывшего главы ФРС Алана Гринспена звучит: «Будет ли новая катастрофа? Да. Будет ли новый кредитный кризис? Да. Можем ли мы что-то с этим сделать? Нет», — значит, пришло время проснуться для всех. То, что первый, предварительный, залп в грядущей войне прозвучал из Европы, также неудивительно. Именно европейцы рискуют потерять больше других.
Европейская валюта на днях показала очередной исторический рекорд относительно доллара, преодолев барьер в $1,45 за евро. Airbus при укреплении евро на один цент теряет 100 млн евро прибыли: с августа он лишился 1,2 млрд евро. Ситуация усугубляется ростом стоимости основных ресурсов. Цены мирового рынка на нефть по итогам торгов на ведущих нефтяных биржах значительно повышаются и балансируют на грани исторических максимумов, сильно за $90 за баррель. Еще чуть-чуть, и будет достигнута сотня. Золото тоже не подкачало: почти $840 за тройскую унцию. Это, правда, пока не абсолютный рекорд, а так, примерно 20-летний, но все еще впереди.
Разумеется, такие события активно обсуждают разные комментаторы. С долларом, впрочем, все более или менее понятно — Федеральная резервная система США 31 октября снова снизила ставку. На этот раз, правда, всего на четверть процентного пункта. Она, конечно, этого делать не хотела, и даже результаты голосования Комитета по открытым рынкам (FOMC), органа ФРС, принимающего соответствующее решение, оказались не совсем единогласные. Но сделать ничего не смогла: что называется, «рынок требует», о чем мы еще поговорим чуть ниже. А вот нефть обсуждалась в самых разных вариантах. Припомнили всё: и начинающийся зимний сезон, и запасы в США, и события на границе Турции и Ирака, и очередной ураган в Мексиканском заливе, и даже чрезвычайное положение в Пакистане… Не объяснили только одного: почему, когда эти события заканчиваются, цены на нефть не снижаются?
Кредитный омут
И не объяснят, поскольку реальную причину повышения цен обсуждать, судя по всему, не имеют права. Ну, действительно, не идиоты же совсем все комментаторы. Кроме того, причина роста цен все-таки встречается в прессе, но как-то отдельно от цен на нефть. И состоит она в том, что в мире становится все больше и больше долларов. Напомним: только в августе-сентябре на кредитные рынки с целью поддержания ликвидности вывалили сотни миллиардов эмитированных долларов — и что, думаете, они куда-то исчезли? Разумеется, ФРС должна их с рынка выводить, для этого существуют специальные инструменты: повышение учетной ставки, норм резервирования… Но нормы не повышали, ставку, наоборот, снизили… Деньги остались в экономике.
Несколько слов нужно сказать о том, почему вливали такие деньги. И почему будут продолжать вливать и дальше. Дело в том, что в США с колоссальной скоростью растут совокупные долги экономических субъектов, которые уже достигли $50 трлн и продолжают увеличиваться со скоростью 10% (то есть $5 трлн в натуральном выражении) в год. В «Профиле» уже затрагивались тонкости этого процесса, так что напомним только, что $5 трлн — это половина реального ВВП США, или, не будем мелочиться, где-то 35-40% от официального. Но ВВП этой страны более чем на 70% состоит из услуг, а это значит, что уже сейчас реальных активов под обеспечение этих долгов просто не существует. А ведь каждая долговая бумажка становится основанием для цепочки секьюритизации — когда ее продают для получения «живых» денег (деньги должны работать!) и на ее базе выпускают все новые и новые ценные бумаги. На ипотечные закладные — пакеты ипотечных облигаций. На пакеты облигаций — облигации финансовых институтов. Облигации финансовых институтов являются обеспечением кредитов, полученных другими финансовыми институтами… И так дальше, по кругу.
Кредитный мультипликатор в США равен примерно 14-15. То есть каждый наличный доллар привязан к цепочке из 14-15 одновременно (!) действующих кредитных транзакций. И все ее участники должны друг другу доверять, поскольку иначе цепочка рвется и те участники финансового рынка, которые находятся за обрывом, то есть, по сути, несостоятельны как плательщики, начинают испытывать острые проблемы с ликвидностью, вплоть до начала банкротства. А до банкротства дело доводить нельзя, поскольку сразу станет понятно, насколько несерьезные активы лежат нынче в основе американской финансовой системы.
Отметим, что у того института, который стоит последним перед обрывом, тоже проблемы. У него есть деньги, «живые» деньги, которые ему обошлись не совсем бесплатно — за их использование нужно платить процент. Но вложить их в активы, которые ему предлагают традиционные партнеры, он не может, поскольку получил достоверную информацию, что у партнера недостаточно надежные активы и он может деньги просто не вернуть. Что ему-то делать? Об этом мы поговорим чуть ниже, а пока вернемся к кризису ликвидности.
Если бы речь шла об одном-двух институтах, которым не хотят давать кредиты, то проблем бы не было. Обанкротить их, и вся недолга! Однако таких очень много, и массовые банкротства, как мы уже объясняли, могут поднять слишком много «мути» со дна финансового океана. Настолько много, что современная финансовая система может и не выдержать. И в такой ситуации центральные банки начинают давать в банковскую систему стабилизационные кредиты с целью «расшивки» кредитных цепочек. При этом, правда, возникает еще одна проблема. Дело в том, что в норме давать нужно проверенным и надежным товарищам. Но у них с ликвидностью все в порядке. Есть даже противоположные проблемы. И большой вопрос, согласятся ли они дать деньги в кредит тем учреждениям, которым в норме они уже давать отказывались. Даже более дешевые деньги, полученные от центробанков.
Нужно еще учесть, что стоимость кредита для заемщика определяется, в частности, тем, какой актив этот самый заемщик готов дать в его обеспечение. Если залог «хиленький», то стоимость кредита растет — как плата за риски. Однако после того, как рейтинговые агентства «проспали» кризис августа-сентября текущего года, они очень жестко пересмотрели оценки рисков по ипотечным бумагам — не в сторону их уменьшения. И значительная часть финансовых институтов оказалась в крайне неудобном положении: им уже легально никто не может дать кредит. Даже полученный от центробанков. То есть именно они в такой ситуации должны стать первичными заемщиками фактически эмитированных денег…
Почему эмитированных? А потому, что теоретически те финансовые институты, которые получили от центробанков, в частности ФРС, деньги в кредит, должны были бы их вернуть. Но, во-первых, как раз в августе ФРС увеличила сроки пользования этими деньгами до трех месяцев. Во-вторых, по новым правилам и после истечения этих сроков соответствующие стабилизационные кредиты в случае необходимости автоматически пролонгируются. В-третьих, дали-то деньги этим банкам как раз из-за того, что у них была нехватка. Значит, свои деньги они вернуть никак не могут — для этого нужно как минимум без убытков реализовать собственные активы. То есть кому-то их продать. А продавать-то некому — риски по этим бумагам выводят многие из них из раздела инвестиционных инструментов в раздел спекулятивных. То есть продать их можно, только фиксируя значительные убытки, что явно невозможно. На свободном рынке их никто не купит.
А вот по указанию — вполне может быть. Уже объявлено, что инвестиционные банки Уолл-стрит, те самые, которые являются владельцами ФРС, сейчас создают специальные фонды для выкупа проблемных бумаг с целью оздоровления финансовой системы США. Выглядит такая операция предельно странно, если учесть потери инвестбанков от ипотечного кризиса: Merrill Lynch — более $7 млрд, City Group — около $4 млрд. В последнем даже сменилось руководство. Остается предположить, что деньги эти — эмитированные, напечатаны ФРС специально для «расшивки» проблем на кредитных рынках. То есть речь идет фактически о замене фиктивных активов «новыми», свеженапечатанными деньгами. Разумеется, конкретные финансовые институты от этого выиграют, смогут избежать банкротства. Но для экономики в целом это может выйти боком. Да и масштабы данного фонда как-то не впечатляют — что такое $10 млрд по сравнению с несколькими сотнями? Правда, никто и не говорил, что этот фонд единственный.
А теперь посмотрим на ситуацию с другой стороны. Сами проблемные финансовые институты что могут сделать? Ждать, когда им подарят денег, выкупив их проблемные активы? Очень рискованная политика, не говоря уже о том, что у всех-то точно выкупать не будут. Значит, рассчитывать можно только на то, что изменится экономическая конъюнктура, что люди станут больше получать, что они в результате начнут платить за свою ипотеку и «плохие» бумаги вновь станут «хорошими». Именно эти институты и все, кто с ними сотрудничает (в том числе местные власти, которым они создают рабочие места и платят налоги), и требуют снизить учетную ставку. Именно они создают то самое «мнение рынка», которое так сильно давит на ФРС США. Особенно если учесть, что все они — избиратели, причем авторитетные избиратели, что в условиях уже начавшейся предвыборной кампании придает их мнению прямо-таки нечеловеческую силу.
Другое дело, что в условиях высокой инфляции рассчитывать на то, что снижение ставки вызовет оживление экономики, достаточно наивно — это инфляцию только стимулирует (как и прямая денежная эмиссия). Но ведь на протяжении десятилетий в США работала мощная пропагандистская машина, которая учила, что повышение ставки экономику замедляет, а снижение — ускоряет. И объяснить, что сегодня в американской экономике кризис не монетарный, а структурный и такая банальная логика уже не работает, достаточно сложно. Так что имеет место любопытная обратная связь: чем сильнее ФРС идет на поводу у рынка, подтверждая тем самым старые пропагандистские уловки, тем жестче рынок требует такую политику продолжать. Даже если руководству этой организации уже понятна ее порочность.
Вернемся теперь еще к одной пропущенной теме — к тем, кто стоит «по эту сторону» оборванной кредитной цепочки. То есть к точке зрения тех, кто сегодня является владельцем крупных капиталов в наличных долларах. Им-то что делать в ситуации, когда в экономику стремительно вливают колоссальные объемы свеженапечатанных долларов, которые не стоят ни копейки? Когда в условиях высокой инфляции снижают ставку, ускоряя тем самым не только рост цен, но и обесценение капиталов? В такой ситуации доллары нужно срочно тратить на то, что точно будет много стоить и завтра, и послезавтра. Покупать такие товары, которые, с одной стороны, растут в цене быстрее инфляции, а с другой — являются достаточно ликвидными, то есть легко продающимися. Алмазы или бриллианты, например, по второму признаку не проходят. А проходят нефтяные фьючерсы, основные виды продовольствия (зерно) и прежде всего золото, о чем, впрочем, несколько ниже.
Возникает естественный вопрос: а можно ли реструктурировать финансовую систему США и остановить эмиссию доллара (и инфляцию заодно)? Ответ на этот вопрос, скорее всего, отрицательный. И дело здесь вот в чем. Еще в начале века группа российских экономистов (О.В. Григорьев, А.Б. Кобяков, автор этих строк) показала, что кризис в США носит структурный характер. Что это значит, так сказать, «на пальцах»? То, что структура производства в США не соответствует структуре потребления. Иными словами, американская экономика производит в большом количестве товары, которые в норме американские граждане покупать не хотят. И им приходится давать кредиты специально на покупку таких товаров. В первую очередь речь идет о товарах высокотехнологичных, в разработку которых уже вложены колоссальные средства, которые необходимо окупить.
Цена прогресса
Чтобы понять, каким образом высокие технологии «заминировали» американскую и мировую экономику, нужно сделать необходимый экскурс в историю. Он займет много места, но без него совершенно невозможно объяснить, почему из сложившейся ситуации выхода нет и не будет, что требует пересмотра вся конструкция современных мировых финансов.
Экскурс мы начнем с XVI века. Именно в этот период случилась экономическая катастрофа всеевропейского масштаба: завоз колоссального количества золота из Нового Света разрушил систему денежного обращения в Европе, построенную именно на золоте. Особенно сильно это ударило по северу континента с его и без того не самыми высокими урожаями, и встал вопрос о физическом выживании колоссального количества населения на очень большой территории. В частности, необходимо было найти резервы для перестройки местной системы хозяйствования и придумать новую экономическую систему, обеспечивающую выживание населения.
Ресурс был найден — богатства, накопленные католическими монастырями, найден был и повод их получить — одна из многочисленных христианских ересей, возникающих и затухающих на протяжении веков, получила мощный источник для развития, и началась Реформация. Найден был и механизм экономического развития — использование ссудного капитала. Именно в этот момент появился капитализм. При этом нужно отметить, что до того почти полторы тысячи лет ссудный процент, ростовщичество, достаточно слабо использовался в экономической жизни. Да, его использовали для финансирования войн, иногда аристократия для повышения уровня своей жизни, но внутрь производящей экономики он встроен не был. При этом сами ростовщики (во всяком случае, публичные) были людьми презираемыми и находились на достаточно низких ступенях общественной иерархии. Собственно, иначе и быть не могло, поскольку ссудный процент запрещен в рамках библейской системы ценностей. И в современном мире, в исламских странах, которые наиболее жестко придерживаются соответствующей системы ценностей, он довольно жестко запрещен.
Даже те чисто торговые страны — такие как Венеция, Генуя, города Ганзейского союза, — которые формально применяли ссудный процент до XVI века, на практике использовали его исключительно в торговых операциях, грубо говоря, как страховой взнос. Производство там было чисто цеховым, как и во всей остальной Европе.
Отметим, что в исходных тезисах Мартина Лютера запрет на ростовщичество еще содержался, но затем в рамках разработки новой экономической практики он был прочно забыт. Настолько прочно, что в современной западной традиции профессия банкира представляется как достойная и уважаемая людьми за всю историю человечества.
Но с использованием ссудного процента как следствие возник еще один феномен, не только экономический, но и во многом психологический — технологический прогресс. Сегодня он настолько вошел в плоть и кровь современного человека, что мы уже не представляем себе жизни без него, хотя явление это молодое — ему примерно столько же лет, сколько концепции о достойности профессии банкира (ростовщика). А появился этот феномен вполне естественным образом. Во многих учебниках экономики в самых первых главах есть пример развития двух на первом этапе одинаковых фирм, одна из которых развивается исключительно на прибыль, а другая использует кредит. Первая быстро отстает, как бы ни была велика эта прибыль.
Использование кредита резко ускорило рост европейской цивилизации. И за пару сотен лет глубокая провинция евразийского материка — провинция не только географическая, но и экономическая, политическая, культурная — совершила колоссальный рывок и стала мировым лидером, каковым является до сих пор. Но, как это всегда и бывает, появились и проблемы. О чисто ценностных, философских их аспектах мы здесь говорить не будем, а вот экономические мы видим сегодня.
Технологический прогресс требует усиления масштабов разделения труда, а это, в свою очередь, — расширения масштабов рынка продаж соответствующих товаров. Еще в XVIII и в начале XIX века в Европе была масса реально независимых в технологическом смысле государств. А уже к началу ХХ века объем рынка, который было необходимо контролировать по-настоящему независимому государству, имеющему передовые позиции по всем направлениям научно-технического прогресса, составлял где-то около 50 млн потребителей. В противном случае было просто нереально окупить сделанные затраты. В этот момент в Европе осталось только пять-шесть государств, имеющих реально самодостаточную экономику: Российская империя, Германская, Австро-Венгрия, Франция, Великобритания и, возможно, Испания. Все остальные страны не были независимыми в том смысле, что для обеспечения своим гражданам нормального и адекватного мировым лидерам потребления они неизбежно должны были присоединиться в качестве сателлитов или «младших» партнеров к объединениям, возглавляемым одной из перечисленных стран. Собственно говоря, даже сами эти лидеры понимали сложность ситуации, и некоторые из них объединялись друг с другом (правда, на основе равноправного партнерства) с целью усилить собственные экономики.
К середине ХХ века объем рынков, который было необходимо контролировать стране для обеспечения самодостаточной и развивающейся экономики, достиг величины порядка 500 млн человек. В то время по-настоящему независимыми лидерами крупных межстрановых объединений могло быть не более двух государств. Их и было два: СССР и США. Отметим, Китай и Индия тогда можно было не принимать во внимание — они не были потребительскими рынками в современном понимании этого слова, их экономики во многом носили натуральный характер.
Однако мировая экономика продолжала развиваться, и к концу третьей четверти ХХ века объемы рынков, необходимые для нормального развития самодостаточной экономики, достигли величины порядка миллиарда человек… И стало понятно, что в мире (разумеется, при сохранении парадигмы мирового развития, иными словами, технологического прогресса — условии, как понятно сегодня, не таком уж тривиальном) может остаться только одно независимое государство. Как это обычно и бывает в истории, однозначного ответа на вопрос о том, какое это будет государство, история не дала (хотя данное утверждение и не понравится апологетам нынешних США).
Перед людьми, которые возглавляли Политбюро ЦК КПСС в 70-е годы прошлого века, впрямую встал вопрос о том, нужно ли форсировать разрушение западной экономики и США после долларового дефолта 1971 года (отказа от его золотого содержания) и катастрофического нефтяного кризиса 1973 года. Причем вопрос был поставлен в явном виде. А ответ на него сведен к двум значительно более простым, а главное, технологическим проблемам. Одна из них касалась возможностей СССР по прямому контролю территорий, входивших на тот период в зону влияния США и в которых после распада «суверена» неминуемо должны были начаться неконтролируемые, во многом разрушительные и опасные для всего мира процессы.
Вторая касалась готовности СССР оказаться один на один с Китаем, который к тому времени уже начал технологическую революцию. Ответы на оба этих вопроса оказались отрицательными: руководители страны пришли к выводу, что СССР не имел возможности непосредственно контролировать почти половину мира, скатывающуюся к тоталитаризму, разгулу терроризма и анархии, и одновременно ограничивать растущие возможности Китая. Как следствие СССР пошел в дальнейшем на переговоры с США и начал процесс, который позже получил название «разрядка», резко увеличил объемы нефти, продаваемой на мировые капиталистические рынки. Иными словами, на политический по сути вопрос был дан технологический ответ. Поскольку гарантии «беспроблемной» победы не было, СССР решил сохранить status quo.
Но гибель одной из сверхдержав (то есть переход к единственному в мире независимому государству, которое могло бы использовать для окупаемости своих инновационных проектов все мировые рынки) была предопределена объективным развитием мировой экономической парадигмы. Руководство США менее чем через 10 лет столкнулось с тем же самым вопросом, что и руководство СССР, и ответило на него принципиально иначе. США приняли чисто политическое решение, решили сначала разрушить СССР, а потом начать разбираться с возникающими проблемами. Они, как мы сегодня видим, оказались теми же самыми, ответа на которые не могли найти руководители Советского Союза.
Последний скачок
Собственно говоря, с точки зрения автора, США уже не смогут решить поставленные вопросы — довольно скоро это станет понятно всем. Исчезновение СССР вынудило их непосредственно контролировать его бывшую сферу влияния, и с этой работой они явно не справляются. Резкий рост терроризма, который, кстати, был создан и развит самими сверхдержавами в рамках противоборства друг с другом, и потеря контроля над ним связаны как раз с разрушением системы мирового паритета и Ялтинской системы. А последующий быстрый рост роли исламского глобального проекта уж точно стал следствием исчезновения СССР.
Однако главное не в этом. На ресурсе рассыпавшегося СССР США совершили очередной технологический рывок. Собственно говоря, пресловутая глобализация, о которой столько говорят в последнее десятилетие, по сути, представляет собой просто надстройку, торговую, культурную, финансовую, над абсолютно объективным процессом углубления механизмов разделения труда. Процесса, который начался еще в XVI веке и продолжался буквально до вчерашнего дня. И требует своего продолжения и в дальнейшем, поскольку по самой своей сути остановиться не может.
Иными словами, США встали перед необходимостью финансировать следующий шаг технологического прогресса. Который, условно говоря, потребует для своей окупаемости уже не 5 млрд, а около 10 млрд потребителей. Их же просто физически нет на планете Земля. Существует достаточно обоснованное мнение, что многие проблемы современной финансовой системы капитализма вызваны как раз тем, что в условиях отсутствия новых потребителей руководство США стало (явно или не явно) форсировать возможности потребителей имеющихся в части повышения их покупательной способности — это и стало зародышем нынешнего долгового кризиса.
Но суть проблемы от этого не меняется: парадигма технологического прогресса себя исчерпала, достигла пределов возможности своего развития. Повторю еще раз — не сам прогресс закончился, а вполне конкретная его модель, под которую за последние 400 лет перестроилась вся экономика нашей планеты. Теоретически, разумеется, и структурные проблемы могут быть компенсированы. Но такая работа требует колоссальных усилий, занимает много лет, и, главное, она должна быть явно осознанна. Чего в США до сих пор не наблюдается, возможно, потому, что монетарная теория не очень уважает межотраслевые балансы. В любом случае сегодня высокотехнологические отрасли США нуждаются в постоянной подпитке, которая организована прежде всего путем стимулирования спроса на их товары и услуги. Спрос, в свою очередь, требует постоянного роста эмиссии. А если учесть, что гражданам нужно еще и платить по старым, уже накопленным долгам, то становится понятно, почему этот рост все время ускоряется.
Кроме того, чтобы начать перестраивать всю экономическую модель, нужна альтернативная теория прогресса, которой сегодня просто нет. А это значит, что, как следует из приведенного анализа, более или менее реального выхода из ситуации финансового кризиса и возврата к стабильности сегодня быть не может.
В свете сказанного выше становится понятно, почему так много места в этой статье уделено историческому анализу. Дело в том, что реальный, глубинный механизм современного кризиса США и мировой долларовой системы практически в точности совпадает с механизмом крушения СССР — и там, и здесь не хватало граждан, потребителей, для окупаемости разработки новых научно-технических заделов. Да, механизм использования этих потребителей был разным, в одном случае чисто рыночный, в другом использовалось централизованное перераспределение ресурсов, но содержание от этого не менялось, поскольку механизм научно-технического прогресса в СССР и США был практически одинаков. Иначе бы не получались такие яркие соревнования, как гонка за выход в космос в 50-е годы или полеты на Луну в 60-е.
Но совпадение механизмов кризиса означает и похожесть самих кризисных сценариев. Разумеется, прямые аналогии проводить тут не совсем корректно, поскольку институциональные экономические механизмы в СССР и США были совершенно различными, но опытные экономисты аналогии провести могут. В любом случае, как уже говорилось, остановиться это кризис никак не может.
Вот и падает доллар — поскольку все уже поняли, что его непрерывно, в три смены, печатает ФРС США. Так что цены на нефть и дальше будут расти. Даже если турки начнут брататься с курдами, Иран откажется от ядерной программы, а все ураганы закончатся навсегда. Поскольку причина роста в самих долларах, точнее, в их количестве, а не в привходящих обстоятельствах.
Отдельно несколько слов нужно сказать о золоте. Доллар ведь не просто зеленая бумажка и национальная валюта США — это еще и мировая торговая валюта. Но какой смысл покупать товар по $100 и продавать его через несколько месяцев на другом конце света за $105, если эти $105 по своей покупательной способности дешевле «тех» $100? И торговые люди начинают размышлять: что делать? Самое простое решение — привязать цену к чему-то третьему. То есть покупать товар не просто за $100, а, скажем, за количество долларов, равное стоимости трех граммов золота. И тогда купил ты за $100, а продал уже за $115 — поскольку три грамма золота тоже выросли в цене. Выраженной в долларах, разумеется.
Почему золото — тоже понятно. Во-первых, многовековая привычка. Во-вторых, его оборот трудно контролировать отдельным странам, чего нельзя сказать, например, об альтернативных доллару валютах. Вон как США злятся на Китай, что тот не хочет ревальвировать юань относительно доллара, держит его курс явно заниженным. В-третьих, очень развитая инфраструктура торговли и оценки, да и подделать его достаточно сложно. В общем, идеальный кандидат на роль единой меры стоимости и универсального торгового эквивалента.
Разумеется, не все так просто. Золота в мире мало — на все современные рынки его не хватит. Только на товарные, финансовые слишком велики. Впрочем, есть схемы, которые могут еще больше снизить необходимое количество золота: например, если мир разделится на так называемые валютные зоны (термин, введенный в 2003 году А. Кобяковым и М. Хазиным), внутри которых в миниатюре будет повторяться нынешняя долларовая система, только в каждой со своей главной валютой, а золото будет использоваться исключительно для межзональной торговли. Поскольку таких зон будет мало (три-шесть на весь мир), то они будут в значительной части самодостаточными, и межзональная торговля будет иметь значительно меньшие объемы, чем современная мировая торговля. Однако это пока гипотезы, шансы на реализацию которых между тем все время растут.
А пока явная нехватка золота для полномасштабной замены доллара только повышает его стоимость и заодно демонстрирует, в каком направлении будет двигаться мировая экономика после крушения долларовой системы — в сторону ослабления роли чисто финансовых рынков. Можно, конечно, с этой логикой не соглашаться и каждый день делать прогнозы о предстоящем падении цен на золото, но факт налицо — пока золото только растет в долларовом исчислении. И будет, скорее всего, расти дальше, как и нефть, и зерно, и много еще чего. Во всяком случае, именно на такой сценарий указывают приведенные выше рассуждения, которые становятся все более и более убедительными по мере получения новой информации о состоянии дел в США и ее финансовой системе.
Михаил ХАЗИН
Журнал «Профиль»
: