Книга только для ознакомления
. И
наконец, дети -- они бегают где-то в темноте, напоследок играют в прятки или
в мяч, а потом, когда уже вовсе ничего не разглядеть, запыхавшись, с
разгоревшимися лицами, точно бумеранги, неслышно возвращаются к дому по
бархатной лужайке и затихают под мерное журчанье на веранде, и голоса
журчат, журчат, баюкают их и усыпляют...
Как чудесно лежать в ночи папоротников, трав, в ночи негромких сонных
голосов, все они шелестят, и сплетаются, и из них соткана тьма. Взрослые
давно о нем забыли-- ведь он притаился, лежит тихий как мышонок, слушает,
как они строят планы для него и для себя тоже. И голоса их замирают, плывут
с освещенным луной табачным дымком, а мотыльки, точно оживший поздний
яблоневый цвет, тихонько стучатся в далекие уличные фонари, и голоса
уплывают и льются в грядущие годы...
* * *
В тот вечер мужчины собрались перед табачной лавкой и принялись сжигать
дирижабли, топить боевые корабли, взрывать пороховые заводы -- словом,
смаковать хрупкими ртами те самые бактерии, которые в один прекрасный день
их убьют. Смертоносные тучи вспухали в дыму их сигар и окутывали
взволнованного человека, которого почти нельзя было разглядеть сквозь этот
дым; он прислушивался к стуку заступов в их речах, словно различал в них
пророческое "ибо прах ты и в прах возвратишься". Это был Лео Ауфман,
городской ювелир; наконец он широко раскрыл блестящие черные глаза, вскинул
худые, точно детские, руки и в ужасе закричал:
-- Перестаньте! Ради бога, прекратите эти похоронные марши!
-- Вы правы, Лео,--сказал ему дедушка Сполдинг; он как раз проходил
мимо со своими внуками Дугласом и Томом, возвращаясь с обычной вечерней
прогулки
|