Книга только для ознакомления
. Изредка с улицы слышались
быстрые деловые шаги, тонкий свист, а иной раз даже близкий выстрел и
женский истерический хохот. Он долетал из-за кирпичных стен. Казалось, что
этот рыдающий хохот был глубоко замурован в стенах.
Особенно неприятно было в дождливые ночи. В железном желобе жидко
дребезжала вода. Кровать скрипела от малейшего движения, и какой-то зверь
всю, ночь спокойно жевал за обоями гнилое, трухлявое дерево.
Хотелось встать и уйти к себе на Екатерининскую улицу. Там за толстыми
стенами на четвертом этаже было тихо, темно, безопасно, а на столе лежала
десятки раз исправленная и переписанная рукопись последнего рассказа.
Подходя к столу, Бабель осторожно поглаживал эту рукопись, как плохо
укрощенного зверя. Часто он вставал ночью и при коптилке, заставленной
толстым, поставленным на ребро фолиантом энциклопедии, перечитывал
три-четыре страницы. Каждый раз он находил несколько лишних слов и со
злорадством выбрасывал их. "Ясность и сила языка,- говорил он,- совсем не в
том, что к фразе уже нельзя ничего прибавить, а в том, что из нее уже нельзя
больше ничего выбросить".
Все, кто видел Бабеля за работой, особенно ночью (а увидеть его в этом
состоянии было трудно; он всегда писал, прячась от людей), были поражены
печальным его лицом и его особенным выражением доброты и горя.
Бабель много бы дал в эти скудные молдаванские ночи за то, чтобы сейчас
же вернуться к своим рукописям
|
