Книга только для ознакомления
. Он
начал уверять меня, что Герцен писал лучше, чем Лев Толстой.
Когда мы, выкупавшись, шли домой и продолжали вяло спорить о Герцене,
Люся забежал вперед, повернулся к нам, начал приплясывать, кривляться и
петь:
Герцен-Мерцен сжарен с перцем! Сжарен с перцем Герцен-Мерцен!
- Я вас умоляю,- сказал мне Бабель измученным голосом,- дайте этому
байструку по шее. Иначе я за себя не отвечаю.
Но Люся, очевидно, услышал эти слова Бабеля. Он отбежал от нас на
безопасное расстояние и снова закричал, паясничая!
- У-У-У, зараза! - стиснув зубы, прошептал Бабель. Никогда до этого я
не слышал такой ненависти в его голосе.- Еще один день, и я или сойду с ума,
или повешусь.
Но вешаться не пришлось. Когда все сидели за завтраком и старуха
Гронфайн готовилась к своему очередному номеру с "яичком" ("Бабель, так вы,
значит, не любите свою тещу"), Люся сполз со стула, схватился за ухо, начал
кататься по полу, испускать душераздирающие вопли и бить ногами обо что
попало.
Все вскочили. Из уха у Люси текла мерзкая и темная жижа.
Люся кричал без перерыва на одной ужасающей ноте, а около него
метались, вскрикивая, женщины.
Паника охватила весь дом. Бабель сидел, как бы оцепенев, и испуганно
смотрел на Люсю. А Люся вертелся винтом по полу и кричал:
- Больно, ой, больно, ой, больно!!
Я хотел вмешаться и сказать, что Люся врет, что никакой боли нет и быть
не может потому, что Люся нырял, набрал себе в уши воды, а перед этим
засунул себе в ухо
|
