Книга только для ознакомления
. - Все теперь пропало для меня. Я
застрелюсь. Я опозорен навеки. Все, все пропало для меня. Я смешной, я
маленький, у меня бледное, некрасивое лицо, какое-то нелепое лицо,
противнее всех лиц на свете. Все пропало! Солдаты идут сзади меня, смотрят
мне в спину, и смеются, и подталкивают друг друга локтями. А может быть,
жалеют меня? Нет, я непременно, непременно застрелюсь!"
Полуроты, отходя довольно далеко от корпусного командира, одна за
другой заворачивали левым плечом и возвращались на прежнее место, откуда
они начали движение. Тут их перестраивали в развернутый ротный строй. Пока
подходили задние части, людям позволили стоять вольно, а офицеры сошли с
своих мест, чтобы размяться и покурить из рукава. Один Ромашов оставался в
середине фронта, на правом фланге своей полуроты. Концом обнаженной шашки
он сосредоточенно ковырял землю у своих ног и хотя не подымал опущенной
головы, но чувствовал, что со всех сторон на него устремлены любопытные,
насмешливые и презрительные взгляды.
Капитан Слива прошел мимо Ромашова и, не останавливаясь, не глядя на
него, точно разговаривая сам с собою, проворчал хрипло, со сдержанной
злобой, сквозь сжатые зубы:
- С-сегодня же из-звольте подать рапорт о п-переводе в другую роту.
Потом подошел Веткин. В его светлых, добрых глазах и в углах
опустившихся губ Ромашов прочел то брезгливое и жалостное выражение, с
каким люди смотрят на раздавленную поездом собаку
|
