Книга только для ознакомления
. И мы идем. О, конечно,
это грубый-пример, это схема, но в лице этого двухголового чудовища я вижу
все, что связывает мой дух, насилует мою волю, унижает мое уважение к
своей личности. И тогда-то не телячья жалость к ближнему, а божественная
любовь к самому себе соединяет мои усилия с усилиями других, равных мне по
духу людей.
Назанский умолк. Видимо, его утомил непривычный нервный подъем. Через
несколько минут он продолжал вяло, упавшим голосом:
- Вот так-то, дорогой мой Георгий Алексеевич. Мимо нас плывет огромная,
сложная, вся кипящая жизнь, родятся божественные, пламенные мысли,
разрушаются старые позолоченные идолища. А мы стоим в наших стойлах,
упершись кулаками в бока, и ржем: "Ах вы, идиоты! Шпаки! Дррать вас!" И
этого жизнь нам никогда не простит...
Он привстал, поежился под своим пальто и сказал устало:
- Холодно... Поедемте домой...
Ромашов выгреб из камышей. Солнце село за дальними городскими крышами,
и они черно и четко выделялись в красной полосе зари. Кое-где яркими
отраженными огнями играли оконные стекла. Вода в сторону зари была
розовая, гладкая и веселая, но позади лодки она уже сгустилась, посинела и
наморщилась.
Ромашов сказал внезапно, отвечая на свои мысли:
- Вы правы. Я уйду в запас. Не знаю сам, как это сделаю, но об этом я и
раньше думал.
Назанский кутался в пальто и вздрагивал от холода
|
