Книга только для ознакомления
. Веткин долго целился, кружа
дулом в разные стороны. Наконец он выстрелил, и на бюсте, на правой щеке,
образовалась большая неправильная черная дыра. В ушах у Ромашова зазвенело
от выстрела.
- Видал-миндал? - закричал Веткин. - Ну, так вот, на тебе, береги на
память и помни мою любовь. А теперь надевай китель и айда в собрание.
Дернем во славу русского оружия.
- Павел Павлович, право ж, не стоит, право же, лучше не нужно, -
бессильно умолял его Ромашов.
Но он не сумел отказаться: не находил для этого ни решительных слов, ни
крепких интонаций в голосе. И, мысленно браня себя за тряпичное безволие,
он вяло поплелся за Веткиным, который нетвердо, зигзагами шагал вдоль
огородных грядок, по огурцам и капусте.
Это был беспорядочный, шумный, угарный - поистине сумасшедший вечер.
Сначала пили в собрании, потом поехали на вокзал пить глинтвейн, опять
вернулись в собрание. Сначала Ромашов стеснялся, досадовал на самого себя
за уступчивость и испытывал то нудное чувство брезгливости и неловкости,
которое ощущает всякий свежий человек в обществе пьяных. Смех казался ему
неестественным, остроты - плоскими, пение - фальшивым. Но красное горячее
вино, выпитое им на вокзале, вдруг закружило его голову и наполнило ее
шумным и каким-то судорожным весельем. Перед глазами стала серая завеса из
миллионов дрожащих песчинок, и все сделалось удобно, смешно и понятно
|
