Книга только для ознакомления
. Но все-таки Лева добился своего и ушел
из редакции, захватив копию, очевидно на память.
Я прочел некролог, выправил его (в том месте, где Лева сравнивал кисть
Костанди с божественной кистью Рафаэля) и послал в типографию.
Я вспомнил, как Лева тяжко вздыхал, уходя домой, и сказал Люсьене:
- Как вам не совестно преследовать этого несчастного, беззащитного
старикана!
- Это кто несчастный? - спросила Люсьена.- Крупник? И это кто
беззащитный, позвольте спросить? Тот же Крупник? Подождите, он еще подложит
вам такую свинью, что вы првклянете день своего рождения. Вы все,
московские, какие-то сентиментальные.
В это время пришел наш корректор Коля Гаджаев, юный студент
Новороссийского университета, знаток левой живописи и поэзии.
Колины суждения отличались суровостью, краткостью и были бесспорны.
Возражать ему никто не решался, так как ни у кого не хватало той эрудиции,
какой обладал Коля.
Всех инакомыслящих Коля презирал и считал "мусорными людишками", чем-то
вроде тараканов. Говоря о своих идейных противниках, он морщился и, по всей
видимости, испытывал физическую тошноту.
Из одесских поэтов он терпел только Эдуарда Багрицкого, снисходительно
относился к Владимиру Нарбуту, а Георгия Шенгели /считал развинченным
эстетом не только за стихи, но и за то, что Шенгели ходил по Одессе в
пробковом тропическом шлеме
|
